На радостях я снова позвонила Анне. Я не сомневалась, Матвей обсуждал с родителями нашу ссору, и думала, что она сказала примерно те же слова, что и мои родители. Но особой радости на новость о примирении я не услышала в трубке. Разговор завершился через считанные минуты. Мама удивилась:

– Когда вы с Матвеем поругались, вы разговаривали с ней почти час, а сейчас уложились в пять минут?

Я пожала плечами. А что обсуждать, если всё хорошо, и дальше всё зависит от нас с Матвеем?

Глава 38. Дело не в тебе, дело во мне.

В выходные Матвей учился, а меня пригласили на день рождения за город, но настроения веселиться не было. Предыдущие две недели выдались утомительными и эмоционально тяжелыми. Даже понимая, что Матвей освободится поздно и поговорить не получится, я предпочла остаться дома. После ссоры и худого мира, который воцарился в наших отношениях, говорить хотелось только с ним, а для танцев и веселья настроения не было. Отсиживаться в уголке со своими мыслями можно и дома. К тому же сомневалась, как он воспримет моё тусовочное настроение с учетом его нагрузки по работе, лекциями по выходным и нашей ссоры. Он пашет, как проклятый, а я по вечеринкам шляюсь. Врать и в мыслях не было, хотя если бы захотела, он бы и не узнал. Логистические сложности добавляли веса решению остаться дома – без машины не доберешься, с электричками связываться не хотелось, папу беспокоить тоже. Такой ход мыслей Матвей одобрил.

– Никогда не забирайся туда, откуда не сможешь выбраться сама, или не знаешь, кто будет тебя вытаскивать. Я не в Москве, я не смогу тебя забрать. Если это так сложно, как ты говоришь, я бы предпочел, чтобы ты осталась дома.

Что я и сделала. Субботним утром мы успели созвониться, чтобы просто услышать голос друг друга. Дорога до университета занимала не более пятнадцати минут, и Матвей проснулся буквально за полчаса до начала лекций. В последнее время не так часто удавалось разговаривать, поэтому даже символические минуты в дороге были для нас подарком. Можно было даже подумать, что всё вернулось на круги своя: послевкусие ссоры и обиды осталось, но его голос снова стал спокойным и нежным. Матвей делился новостями и соображениями по поводу новых правил сдачи экзамена и с грустью предупреждал в очередной раз, что расписание станет очень плотным. Я не могла дождаться, чтобы сказать ему о своем решении приехать в феврале, но отложила разговор до момента, когда сможем спокойно обсудить это, а не на ходу. Вечером в субботу до последнего не ложилась спать, надеясь, что их отпустят раньше, но Матвей написал, чтобы я ложилась и не ждала его. «Сижу и думаю о тебе, любимая. Очень скучаю. Спокойной ночи». Ответив, что тоже скучаю и очень люблю, я уснула, уверенная, что с утра меня будет ждать голосовое, и мы снова поговорим перед занятиями.

Но сообщения не было. Хотя как бы Матвей ни уставал, всегда находил силы записать аудио хотя бы на пять минут. Но вспомнив его утомленный голос за день до этого, я успокоилась: уставший и измотанный пришел после учебы и сразу лёг спать. Не сомневалась, что получится поговорить позже, когда будет в дороге, и позвонила четко в те минуты, когда он был за рулем. Но он сбросил звонок и написал короткое: «Маша, привет. Извини, не смогу записать голосовое – опаздываю на учебу. Позвоню вечером».

Сердце провалилось в желудок. За полгода я научилась определять его настроение не только по голосу, но и читать между строк.

Он обращался ко мне по имени в такой форме только в начале знакомства. Он не написал «любимая, родная, солнышко, малыш» или любое другое нежное обращение, которыми пользовался до этого.

Что-то случилось. Что такого им сказали на лекции? Что могло быть хуже того, что им поменяли все вопросы к экзамену за пару месяцев до теста? В ожидании вечера весь день провела как на иголках. Несмотря на короткие перерывы между лекциями, Матвей за весь день не написал ни строчки и даже не прочитал мой ответ на его утреннее сообщение. Наконец, раздался звонок. Только услышав его голос, я поняла, что интуиция и мой личный радар, настроенный на него лучше самого совершенного полиграфа, не обманывали.

– Матвей, что случилось? Все в порядке?

В этот момент на заднем фоне услышала голоса его однокурсников. Ребята выходили из здания и крикнули ему: «Talking to your girlfriend?26» Он промолчал, даже не усмехнулся, как делал это раньше, когда кто-то из знакомых становился свидетелем нашего разговора по телефону. «Not anymore27», – с горечью поняла я, отказываясь в это верить.

– Маш, мне сложно это сказать, но у меня нет другого выбора… У нас ничего не получится.

Комната поплыла перед глазами. В ту же секунду я поняла, что выражения «земля ушла из-под ног» и «небо упало на плечи» – не метафоры, а реальное состояние. Я сидела на кровати и схватилась за простыню, цепляя пальцами даже матрац. Казалось, что проваливаюсь в пустоту, хотя сидела на месте. Все силы разом покинули, я ощутила себя буквально мешком с костями. В груди стало горячо и больно, руки задрожали.

– Если бы я мог сказать тебе это в лицо, я бы так и сделал, и не стал был говорить это по телефону. Но так будет лучше…

– Кому лучше? – я сорвалась на крик. – Ты любишь меня, я люблю тебя! Зачем ты это делаешь? Что случилось? Объясни мне!

– Я видел, что ты уйдешь от меня!

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он говорил о том коротком изучении моих ладоней после игры в бильярд.

– Это просто линии! Черт побери, как я могу от тебя уйти, ты в своем уме? Я люблю тебя и кому я буду нужна в этой Америке, если не тебе?

– Ты не приедешь. Ты настолько привязана к родителям, ты никогда их не бросишь! – это был удар под дых. Он знал, как мне сложно принять решение покинуть родительский дом, знал, что мой папа болен, и всё равно использовал этот аргумент против меня. Хотя когда-то говорил, что бить в самое больное место подло и низко. – А если приедешь, то родишь ребенка и вернешься обратно в Россию.

– Что за чушь ты говоришь? Куда я вернусь? – в голове не укладывалось, что он думал, что так легко вернуться в Россию после нескольких лет за границей, и найти работу. Ещё и с ребенком на руках. Он всерьёз считает, что я хочу стать матерью-одиночкой?

– Маш, мне тоже очень тяжело… Я знаю, ты искренне ко мне относишься… Но я не могу…

– Зачем ты это делаешь? Ты же по живому режешь! Ты не веришь в то, что ты говоришь!

– Мне двадцать семь лет почти, я хочу семью! Если я не женюсь сейчас, то не женюсь уже никогда, понимаешь? Я не хочу жить годами на две страны! И родители твои…

– Что не так с моими родителями? – я не сомневалась, что ответ будет не менее бредовым, чем заявление, что уйду от него. Но если личные нападки я могла простить, то наезд на родителей нет.

– Они даже не поблагодарили за подарки. Мама обиделась. Она хотела подружиться, а твоя не написала ей письмо с благодарностью…

Я не верила своим ушам.

– Твоя мама обиделась, что мы не поблагодарили за гели для душа и мячи для гольфа? Тоже мне, великая ценность! Ты бы объяснил своим, что мы тут не бедствуем!

– Я знаю, Маш. Но твои не сказали ничего, ни слова, ни звонка, ни смс-ки! Приняли подарки, как будто, так и надо.

– Я передала благодарности твоей маме. А моя не так хорошо подкована в технике и манера общаться по интернету ей противна. Они не знакомы ещё даже, какие письма!

– А вот могли бы познакомиться! В конце концов, ты жила у нас неделю, могли бы поинтересоваться, где и с кем ты провела это время!

– Я ездила к тебе, а не к твоим родителям! Ты сам это предложил, хотя я собиралась жить с тобой!

Комментарий попал в цель, Матвей промолчал, но я ошиблась, приняв паузу за шанс